Ce que je vais raconter de ma première nuit de New York fera sourire les Américains;
aussi bien est-ce dans ce but que je l'écris. Dans un livre du merveilleux Rudyard Kipling,
je me rappelle avoir lu les épouvantes du sauvage Mowgli la première fois qu'il coucha
dans une cabane close: l'impression de sentir un toit au-dessus de sa tête lui devint bientôt
si intolérable, qu'il fut obligé d'aller s'étendre dehors à la belle étoile. Eh bien! J'ai presque
subi cette nuit une petite angoisse analogue, et c'étaient les gratte-ciel, c'étaient les grandes
lettres réclames au-dessus de moi, c'étaient les grands tonneaux rouges montés sur leurs
échasses de fonte; trop de choses en l'air, vraiment, pas assez de calme là-haut. Et puis, ces
six millions d'êtres humains tassés alentour, ce foisonnement de monde, cette superposition à
outrance oppressaient mon sommeil. Oh! Les gratte-ciel, déformés et allongés en rêve! Un en
particulier (celui du trust des caoutchoucs, si je ne m'abuse), un qui surgit là très proche, un
tout en marbre qui doit être d'un poids à faire frémir! Il m'écrasait comme une surcharge, et
parfois quelque hallucination me le montrait incliné et croulant...
C'est dimanche aujourd'hui; le matin se lève dans une brume lourde et moite; il fera une
des chaudes journées de cette saison automnale qu'on appelle ici «l'été indien». Sur New
York pèse la torpeur des dimanches anglais et, dans les avenues, les voitures électriques
ont consenti une trêve d'agitation. Rien à faire, les théâtres chôment et demain seulement je
pourrai commencer à suivre les répétitions du drame qui m'a amené en Amérique. Mais dans
le voisinage, tout près, il y a Central Park, que j'aperçois par ma fenêtre, avec ses arbres déjà
effeuillés; j'irai donc là, chercher un peu d'air et de paix. | То, что я расскажу о первой ночи, проведенной мною в Нью-Йорке, развеселит американцев, но я пишу именно с этой целью. Я помню, как когда-то в одной из книг великолепного Редьярда Киплинга я прочел о тревогах дикого Маугли, который в первый раз лег спать в закрытой хижине: ощущение крыши над головой стало столь невыносимым для него, что он вынужден был уснуть снаружи под открытым небом. Да, этой ночью я испытал подобную тревогу, но это были небоскребы, рекламные щиты с огромными буквами надо мной, большие красные бочки, возвышающиеся на литых строительных лесах; слишком много вещей и недостаточно спокойствия в воздухе. К тому же, эти шесть миллионов людей, плотно живущих в округе, это изобилие населения, это напластование крайностей действовало угнетающе на мой сон. А эти деформированные и удлиненные небоскребы, приснившиеся мне! Особенно тот, который, если я не ошибаюсь, принадлежит каучуковому тресту. Весь мраморный, он виднеется совсем недалеко и должно быть имеет нереальный вес. Он излишне давил на меня, и иногда в иллюзиях он представлялся мне кривым и ветхим… Сегодня воскресенье. Утро начинается с густого и влажного тумана; предвидится один из этих жарких дней осеннего периода, называемого здесь «бабьим летом». Над Нью-Йорком нависает спокойствие английских воскресений, и даже электрические машины на бульварах усмирили свой ход. Ничего не поделаешь, театры закрыты, и только завтра я смогу продолжить репетицию драмы, которая привела меня в Америку. Но совсем рядом по соседству есть Центральный парк, виднеющийся из окна с его уже голыми деревьями; пойду-ка я, туда в поисках свежего воздуха и спокойствия.
|