Ce que je vais raconter de ma première nuit de New York fera sourire les Américains;
aussi bien est-ce dans ce but que je l'écris. Dans un livre du merveilleux Rudyard Kipling,
je me rappelle avoir lu les épouvantes du sauvage Mowgli la première fois qu'il coucha
dans une cabane close: l'impression de sentir un toit au-dessus de sa tête lui devint bientôt
si intolérable, qu'il fut obligé d'aller s'étendre dehors à la belle étoile. Eh bien! J'ai presque
subi cette nuit une petite angoisse analogue, et c'étaient les gratte-ciel, c'étaient les grandes
lettres réclames au-dessus de moi, c'étaient les grands tonneaux rouges montés sur leurs
échasses de fonte; trop de choses en l'air, vraiment, pas assez de calme là-haut. Et puis, ces
six millions d'êtres humains tassés alentour, ce foisonnement de monde, cette superposition à
outrance oppressaient mon sommeil. Oh! Les gratte-ciel, déformés et allongés en rêve! Un en
particulier (celui du trust des caoutchoucs, si je ne m'abuse), un qui surgit là très proche, un
tout en marbre qui doit être d'un poids à faire frémir! Il m'écrasait comme une surcharge, et
parfois quelque hallucination me le montrait incliné et croulant...
C'est dimanche aujourd'hui; le matin se lève dans une brume lourde et moite; il fera une
des chaudes journées de cette saison automnale qu'on appelle ici «l'été indien». Sur New
York pèse la torpeur des dimanches anglais et, dans les avenues, les voitures électriques
ont consenti une trêve d'agitation. Rien à faire, les théâtres chôment et demain seulement je
pourrai commencer à suivre les répétitions du drame qui m'a amené en Amérique. Mais dans
le voisinage, tout près, il y a Central Park, que j'aperçois par ma fenêtre, avec ses arbres déjà
effeuillés; j'irai donc là, chercher un peu d'air et de paix. | Мой рассказ о первой ночи в Нью-Йорке вызовет улыбку у американцев; наверное, именно для этого я и пишу. Помню, как прочитал в книге замечательного Редьярда Киплинга об ужасах дикого Маугли в первую ночь, проведенную в закрытой хижине: ощущение нависшей над головой крыши стало настолько невыносимым, что ему пришлось перебраться спать под открытым небом. И вот! Этой ночью я почти испытал подобное чувство тревоги: небоскребы, огромные рекламные буквы прямо надо мной, большие красные бочки на тяжелых строительных лесах; в воздухе слишком много всего, в самом деле, даже наверху не хватает покоя. И потом, скопление этих шести миллионов человек, избыток всех и вся, это чрезмерное наслоение действовало угнетающе на мой сон. О, небоскребы! Во сне они мне виделись искаженными и вытянутыми. Особенно один (если не ошибаюсь, трест резиновых изделий), вдруг возникший совсем рядом, весь из мрамора, от веса которого приходишь в содрогание. Он давил меня как что-то лишнее и иногда, как в бреду, мне казалось, что он покосился и падает... Сегодня воскресенье; утро начинается в тяжелом и влажном тумане. День обещает быть жарким, как обычно бывает в осеннюю пору, которую называют здесь «бабье лето». Над Нью-Йорком царит затишье английских выходных, а на проспектах электромобили дали передышку движению. Делать нечего, театры не работают и только завтра я смогу приступить к репетициям драмы, ради которой и приехал в Америку. А по соседству, совсем рядом, и можно видеть из моего окна, находится Центральный парк, где листва с деревьев уже опала. Пойду-ка я туда, за свежим воздухом и тишиной.
|